Лоренс Блок - «Поймал — отпустил»
Поймал — отпустил. Безупречный вариант: поймал — отпусти.
Придорожный кабак имел название, «Тоддл-Инн», но так его никогда не именовали. Все говорили «Бар Роя», в честь того, кто держал бар почти пятьдесят лет, пока его печень не забастовала.
Ему самому такая кончина вряд ли грозит: к алкоголю он всегда был равнодушен. Сегодня, через три дня после того, как он довез студентку до ворот ее дома, ему вздумалось прошвырнуться по барам. Четвертую остановку он сделал у «Роя». В первом баре он заказал кружку пива и отпил два глотка, второй покинул вообще без заказа, а в баре номер три выпил почти полный стакан кока-колы.
У «Роя» пиво наливали из кег. Он подошел к стойке и заказал кружку. Когда-то он слышал английскую песню, из которой запомнил только:
Здесь в пинте пива — полпинты воды,Все вина — в одной бочке.Если уж брать, то лучше бериТрактирщикову дочку.
Пиво и верно было водянистое, ну и ладно: пиво его не занимало, ни хорошее, ни плохое. Но кое-что интересное в баре имелось — как раз то, что он искал.
Она сидела неподалеку за стойкой и что-то пила из бокала на тонкой ножке, внутри которого лежала долька апельсина. На первый взгляд она была точь-в-точь давешняя студентка или ее старшая сестра — сестра, которая пошла по дурной дорожке. Блузка не по размеру, полурасстегнута — если еще одну пуговку застегнуть, лопнет по швам. Помада на пухлых губах смазалась, лак на ногтях облупился.
Она приподняла бокал и удивилась, обнаружив, что он пуст. Мотнула головой, словно гадая, как преодолеть эту неожиданную загвоздку; пока она напрягала мозг, он поманил бармена и указал на пустой бокал девушки.
Она выждала, пока перед ней поставят новую порцию, взяла бокал и только после этого обернулась к своему благодетелю:
— Спасибо. Вы настоящий джентльмен. Он преодолел расстояние, разделявшее их.
— Я рыбак, — сказал он.
Иногда даже неважно, какая у тебя насадка. И даже удочку забрасывать не обязательно. Иногда достаточно оказаться в нужном месте: рыба сама в лодку прыгает.
Порция, которой он ее угостил, была для нее далеко не первая за вечер, а еще два коктейля, которые он заказал ей, явно были лишние. Но она их лишними не считала, а он ни денег ни времени не экономил — просто сидел рядом и ждал, пока она допьет.
Ее звали Морни. Об этом она твердила вновь и вновь. Он ни за что не позабыл бы этот факт, а она, похоже, ни за что не запомнила бы его имя — все время переспрашивала. Он назвался Джеком — соврал — а она вновь и вновь извинялась за свою забывчивость.
— Я Морни, — говорила она всякий раз. — Не путать с Марни, — добавляла почти всегда.
Он невольно вспомнил женщину, которую подцепил много лет назад в баре с очень похожей атмосферой. Тоже пьянчужка, только совсем другой породы, но с бокалами Харви Волбенгера расправлялась так же увлеченно, как Морни — со своими «Рельсоукладчиками». Все больше клевала носом, глаза осоловели, и когда он отвез ее в заранее выбранное место, она уже валялась трупом. У него были на нее широчайшие планы, но она валялась почти что в коме, абсолютно не сознавая, что с ней делают.
Тогда он вообразил, что она мертва, и, настроившись на эту фантазию, овладел ею, и все дожидался, пока она очнется, но не дождался. И это возбуждало намного больше, чем он предполагал, но в финале он сдержал себя.
И взял паузу на размышление, а потом, совершенно сознательно, сломал ей шею. И снова овладел ею, воображая, что она просто спит.
Оказалось, так тоже приятно.
— По крайней мере, мне достался дом, — говорила она. — Детей у меня мой бывший отобрал, веришь, нет? Подговорил адвоката сказать, что я плохая мать. Нет, ты веришь, нет?
В доме, оставленном ей бывшим мужем, сразу было ясно: тут живет пьяница. Не то чтобы грязно, но беспорядок несусветный. Она схватила его за руку и потащила наверх в спальню, не более опрятную, чем другие комнаты. Обернулась. Повисла у него на шее.
Он отстранился. Встретил ее озадаченный взгляд. Спросил, нет ли чего выпить, и услышал, что в холодильнике есть пиво, а в морозилке, может быть, осталась водка. Он сказал, что сейчас придет.
Дал ей пять минут, и, когда вернулся с банкой Роллинг-Рока и полупинтой водки, она развалилась на кровати голая, уже храпела. Он поставил на тумбочку банку пива и бутылочку водки и накрыл ее одеялом.
— Поймал — отпустил, — сказал он и покинул ее.
Рыбная ловля была не только метафорой. Спустя пару дней он вышел из дома, вдохнул прохладу осеннего утра. Небо было затянуто облаками, влажность уменьшилась. Дул легкий западный ветерок.
Самый подходящий день. Он собрал снасти, взвесил варианты и поехал на ручей, где в такие деньки дело всегда спорилось. За час на одном месте поймал и выволок на берег трех форелей. Все они упорно сопротивлялись, и, выпуская их, он, возможно, сказал бы, что свою свободу они заработали, шанс начать вторую жизнь заслужили.
Или это чушь? Можно ли сказать, что рыба что-то заработала или заслужила? И разве кто-то вообще чего-то заслуживает на свете? И неужели отчаянные попытки выжить действительно дают тебе право на жизнь?
Задумаемся о скромной камбале. Рыба это морская, донная, а попавшись к тебе на крючок, разве что слабо трепыхается, пока ты сматываешь катушку. Следует ли из этого, что камбала в нравственном отношении ниже форели? Что из-за своего генетически обусловленного поведения она имеет меньше прав на жизнь?
По дороге домой он заехал в кафе, съел гамбургер с хорошо прожаренной картошкой. Выпил кофе. Прочел газету.
Дома вымыл и разобрал снасти, убрал все на место.
В ту ночь шел дождь. И следующие три дня — тоже, с небольшими перерывами. Он особо не удалялся от дома, иногда смотрел телевизор. По вечерам откидывался на спинку кресла и прикрывал глаза, давал волю воспоминаниям. Как-то раз, пару месяцев назад, он попытался произвести подсчеты. Посмотрим: начал он много лет назад, задолго до смерти матери, и поначалу был ненасытен. Иногда думалось: просто чудо, что его не поймали. В те времена он направо и налево сорил своей ДНК и еще бог весть какими трасологическими доказательствами (трасология — раздел криминалистики, изучающий следы. — Esquire). Как только все сошло ему с рук! Если бы они хоть раз им заинтересовались, если бы он хоть единожды привлек к себе мимолетное внимание властей, то раскололся бы в момент, определенно. Все бы выложил. Во всем бы сознался. К чему траcологические доказательства и тем более ДНК? Покажите ему из камеры небо в клеточку, и готово дело.
Итак, их было много, но он бороздил всю страну и не придерживался каких-то излюбленных методов. Он читал о мужчинах с очень специфическими вкусами — о тех, кто фактически каждый раз выслеживал одну и ту же женщину и убивал ее одним и тем же способом. Он же, наоборот, всегда стремился к разнообразию. Не из осторожности — просто разнообразие и впрямь скрашивает жизнь. Или смерть, если вам так больше нравится. «Когда мне приходится выбирать из двух зол, — говорила Мэй Уэст, — я выбираю то, которого еще не пробовала». Эта позиция была ему вполне понятна.
Когда же он эволюционировал — пришел к принципу «поймал — отпустил», ему однажды подумалось: наверно, это рука Господня все годы отводила от него беду. Кто поручится, что нет никакого провидения, что вселенной не руководит некая высшая сила? Его помиловали, чтобы он мог… что — мог? Ловить и отпускать?
Вскоре он рассудил, что предположение глупое. Всех этих девушек он убил, потому что захотелось — или потребовалось, какая разница. А убивать перестал, потому что расхотелось или необходимость отпала, потому что лучше удовлетворять потребность таким вот образом… ловить, чтобы отпустить.
Так сколько же их было? Он попросту не знал. Как тут узнаешь? Трофеев он никогда не собирал, памятных вещей не берег. Только воспоминания, вот только теперь уже не разберешь, где реальные, а где воображаемые. Какое воспоминание ни возьми — вроде бы правдивое, но что случилось на самом деле? И разве есть принципиальная разница между памятью и фантазией? Он подумал о серийном убийце, схваченном в Техасе, — об идиоте, который всегда находил, в каком еще убийстве сознаться, и показывал полицейским все новые тайные захоронения. Вот только оказалось, что некоторые жертвы были убиты, пока он сидел за решеткой в другом штате. Обманывал ли он полицию, преследуя какую-то непостижимую цель? Или просто припоминал — явственно, во всех подробностях — то, чего в действительности не совершал?
Он ничего не имел против дождя. Из одинокого ребенка превратился во взрослого — одинокого волка. Никогда ни с кем не дружил и не испытывал нужды. Иногда ему нравилась иллюзия общения: тогда он шел в бар или в ресторан, или прогуливался по торговому центру, или сидел в кинотеатре, просто чтобы побыть в толпе незнакомых. Но по большей части вполне довольствовался собственным обществом.
